В последние время я полюбила таскать игрушки из чужих дневников. Идея этой игрушки такая: есть ситуация, задаются вопросы, на которые можно отвечать только "да" или "нет", и отгадывается, о чем эта ситуация.
Зимний город заснул уже, В синем сумраке лишь одно На двенадцатом этаже Не погасло твое окно. Я вхожу в автомат ночной. Этот свет, как тревожный взгляд. Набираю я номер твой, И сигналы к тебе летят.
А вокруг – ни машин, ни шагов, Только ветер и снег… В самом центре Москвы Не заснул человек.
Голос в трубке слегка дрожит, Я волненье твое ловлю. «Что с тобой случилось, скажи?» Отвечаешь ты мне: «Люблю». Я молчу... Я готов обнять Даже дом у Москвы-реки. Повтори мне это опять! Только в трубке гудки, гудки…
А вокруг – ни машин, ни шагов, Только ветер и снег… В самом центре Москвы Не заснул человек.
Где-то рядом рассвет уже, В синем сумраке лишь одно На двенадцатом этаже Все не гаснет твое окно. Ухожу я под взгляды звезд, Мне не спать уже все равно. Сберегу от бурь и от гроз Мир, в котором твое окно.
А вокруг – ни машин, ни шагов, Только ветер и снег… В самом центре Москвы Не заснул человек.
Hаша с ней основная задача – Hезастуканными быть на месте. Явки, пароли, чужие дачи И дома надо быть в десять. Она прячет улыбку и слёзы, Она редко мне смотрит в глаза. Мы спешим разными дорогами Hа один вокзал.
В тайниках ледяного сердца Спрятан очень большой секрет, Как одна короткая встреча Затянулась на несколько лет. Среди сотни общих знакомых И десятка фальшивых друзей, Она делает вид, что смеётся, Я стараюсь не думать о ней.
Мы могли бы служить в разведке, Мы могли бы играть в кино. Мы, как птицы, садимся на разные ветки И засыпаем в метро.
Это мы придумали «Windows», Это мы объявили «дэфолт». Hам играют живые «Beatles» И стареющий Эдриан Пол. Hаши матери в шлемах и латах Бьются в кровь о железную старость, Hаши дети ругаются матом, Hас самих почти не осталось.
Мы могли бы служить в разведке, Мы могли бы играть в кино. Мы, как птицы, садимся на разные ветки И засыпаем в метро.
От «Алтуфьево» до «Пражской», Лишь на первый взгляд далеко. Мы везём московские тайны По секретным веткам метро. Hе найдя подходящего слова И не зная других аккордов, Мы теряем друг друга снова В бесконечности переходов.
Мы могли бы служить в разведке, Мы могли бы играть в кино. Мы, как птицы, садимся на разные ветки И засыпаем в метро.
Красивая любовь, мы отдали ей дань безумья. О, боже, как к лицу была тебе твоя весна! Но осень на дворе, деревья в серебре, Увы, привычка охладила нас.
Снежинки на ресницах таяли, И, зачарованно, читали мы Красивый незаконченный роман Про любовь без измен. Но все когда-нибудь кончается, Так от судьбы давай уйдем сейчас, Оставив незаконченный роман В парке на скамье.
Немало между нами радостных воспоминаний, Но я бы не хотела знать агонию любви. Расставшись, мы с тобой спасем свою любовь От сложных разговоров и обид!
Снежинки на ресницах таяли, И, зачарованно, читали мы Красивый незаконченный роман Про любовь без измен. Но все когда-нибудь кончается, Так от судьбы давай уйдем сейчас, Оставив незаконченный роман В парке на скамье.
Выверяю документы от поставщика. Глаза бегут по номенклатуре: Магнит СЕРДЦЕ, КРАСНОЕ Магнит СЕРДЦЕ С ГРАНЯМИ, КРАСНОЕ Магнит СЕРДЦЕ С ГРАНЯМИ, КРАСНОЕ/РОЗОВОЕ Магнит РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ, КРАСНОЕ Магнит РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ, КРАСНОЕ/РОЗОВОЕ Магнит 2 СЕРДЦА, КРАСНОЕ Магнит 2 СЕРДЦА, КРАСНОЕ/РОЗОВОЕ Магнит СЕРДЦЕ С ГРАНЯМИ Магнит РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ Магнит 2 СЕРДЦА Издеваются, сволочи.
Переведи часы назад - На пять минут, на день, на год. Переведи часы назад - Пусть время нам любовь вернет. Январский день застелет сад, Начертит пальмы на окне... Переведи часы назад, Как в первый раз, приди ко мне.
Но стрелки, но стрелки, зови - не зови, Но стрелки, но стрелки по кругу несутся. Мы что-то забыли в прошедшей любви, И ей никогда, никогда не вернуться.
Переведи часы назад - На время всех обид и ссор. Переведи часы назад - На наш последний разговор. На циферблате наугад Застынут стрелки в прежних днях. Переведи часы назад, В последний раз прости меня.
Но стрелки, но стрелки, зови - не зови, Но стрелки, но стрелки по кругу несутся. Мы что-то забыли в прошедшей любви, И ей никогда, никогда не вернуться.
Сегодня целый день идет снег. Он падает, тихо кружась. Ты помнишь, тогда тоже всё было засыпано снегом. Он лежал перед нами белый-белый, как чистый лист бумаги. И мне казалось, что мы напишем на нем повесть нашей любви.
Такого снегопада, такого снегопада Давно не помнят здешние места. А снег не знал и падал, А снег не знал и падал, Земля была прекрасна, Прекрасна и чиста.
Снег кружится, летает и тает, И поземкою клубя, Заметает зима, заметает Все, что было до тебя.
На выпавший, на белый, на выпавший, на белый, На этот чистый невесомый снег Ложится самый первый, ложится самый первый И робкий, и несмелый, на твой похожий след.
Снег кружится, летает и тает, И поземкою клубя, Заметает зима, заметает Все, что было до тебя.
Раскинутся просторы, раскинутся просторы До самой дальней утренней звезды. И верю я, что скоро, и верю я, что скоро По снегу доберутся ко мне твои следы.
Снег кружится, летает и тает, И поземкою клубя, Заметает зима, заметает Все, что было до тебя.
А снег лежит, как и тогда, белый-белый, как чистый лист бумаги. И я хочу, чтобы мы вновь брели по огромному городу вдвоем, и чтобы этот волшебный снег не стал бы снегом нашей разлуки.
Хоть бог и запретил дуэли, Но к шпаге чувствую талант. Дерусь семь раз я на неделе, Но лишь тогда, когда задели, Когда вы честь мою задели, Хоть, право, я не дуэлянт. Ведь, право, я не дуэлянт.
Господь, ты видишь это тело, В нем жил злодей и пасквилянт, Его ты создал неумело, Но дал мне шанс исправить дело, Но дал мне шанс исправить дело, Хоть, право, я - не дуэлянт. Хоть, право, я - не дуэлянт...
Века уходят неотложно, Дуэль исчезнет до конца. И это к лучшему, возможно. Но, боже мой, как будет сложно, Ах, боже мой, как будет сложно Призвать к ответу наглеца! Призвать к ответу наглеца!
Я видела ночью во сне, как разбивается звезда о звезду. Я без тебя теперь никак не могу, ты - во мне. Не думай, что я просто так тебе говорю это все, Я с каждым словом трудней дышу Ты - мое, ты - мое.
На седьмом этаже за семь часов счастья Спасибо тебе, и, знаешь, теперь Увидеть бы вновь тебя. Я вроде знаю, Что такое любовь
Поезда – дробью колеса. Вот мы - разные с тобой города, И вот мы разные с тобой - имена, имена. Сохрани одно мгновение в памяти обо мне, Я буду вспоминать о тебе В тишине, в тишине.
На седьмом этаже за семь часов счастья Спасибо тебе, и, знаешь, теперь Увидеть бы вновь тебя. Я вроде знаю Что такое любовь
На седьмом этаже за семь часов счастья Спасибо тебе, и, знаешь, теперь Увидеть бы вновь тебя. Я точно знаю, Что такое любовь, Что такое любовь.
(Не мое. )
На седьмом этаже в зеркалах пляшет пламя свечей, Продолжается жизнь, но кончается вера в игрушки, От пророчеств, означенных в воздухе блеском мечей, Погружаюсь в глубины наполненной доверху кружки. На седьмом этаже я могу обходиться без слов, С очарованных струн - зазевался - готовых сорваться. На седьмом этаже - не до календарей и часов, И соблазн - позабыть обо всем и навеки остаться. На седьмом этаже - я любил, но пытался сплести Черно-белый венок из расцвеченной рифмы дороги, Убегал от себя, и все думал кого-то спасти, Возвращаясь, опять натыкался на старые строки . На седьмом этаже ...
Плывут, словно лебеди, облака, Тебя не молю ни о чем я пока. От хмельного дурмана акаций пьянею. Ни о чем не молю, ни о чем не жалею.
Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину. Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину.
Словно в пьяном бреду я мечусь и терзаюсь, Я по кромке иду и конца не пугаюсь. Но судьбой суждено в этой жизни мне выжить, Только знаю одно: из меня страх не выжать.
Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину. Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину.
Плывут, словно лебеди, облака, Тебя не молю ни о чем я пока. От хмельного дурмана акаций пьянею. Ни о чем не молю, ни о чем не жалею.
Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину. Дует ветер в лицо, дождь полощет мне спину. Я тебя не предам, я тебя не покину.
Чтоб не было следов, повсюду подмели, Ругайте же меня последними словами. Мой финиш - горизонт, а лента - край земли. Кто за меня? Мы выиграем с вами.
Условия пари одобрили не все И руки разбивали неохотно. Условье таково, чтоб ехать по шоссе, И только по шоссе бесповоротно.
Наматываю мили на кардан, Еду параллельно проводам, Но то и дело тень перед мотором - То черный кот, то кто-то в чем-то черном,
Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут, Догадываюсь, в чем и как меня обманут. Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут И где через дорогу трос натянут.
Но стрелки я топлю, на этих скоростях Песчинка обретает силу пули, И я сжимаю руль до судорог в кистях - Успеть, пока болты не затянули!
Наматываю мили на кардан, Еду вертикально к проводам. Завинчивают гайки! Побыстрее! Не то поднимут трос как раз, где шея.
И плавится асфальт, протекторы кипят, Под ложечкой сосет от близости развязки. Я голой грудью рву натянутый канат. Я жив! Снимите черные повязки,
Кто вынудил меня на жесткое пари, Нечистоплотный в споре и расчетах. Азарт меня пьянит, но что ни говори, Я торможу на скользких поворотах.
Наматываю мили на кардан Назло канатам, тросам, проводам. Вы только проигравших урезоньте, Когда я появлюсь на горизонте.
Мой финиш, горизонт, по-прежнему далек. Я ленту не порвал, но я покончил с тросом. Канат не пересек мой шейный позвонок, Но из кустов стреляют по колесам.
Меня ведь не рубли на гонку завели, Меня просили: миг не проворонь ты, Узнай: а есть предел там, на краю земли, И можно ли раздвинуть горизонты?
Наматываю мили на кардан, И пулю в скат влепить себе не дам. Но тормоза отказывают... Кода! Я горизонт промахиваю с хода!
Бывают дни, когда опустишь руки, И нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке И никого помочь мне не просил. И я хотел идти куда попало, Закрыть свой дом и не найти ключа, Но верил я, не всё ещё пропало Пока не меркнет свет, пока горит свеча... И спеть меня никто не мог заставить, Молчание - начало всех начал, Но если песня плечи мне расправит, То трудно будет сделать так, чтоб я молчал. И пусть сегодня дней осталось мало, И выпал снег, и кровь не горяча, Я в сотый раз опять начну сначала Пока не меркнет свет, Пока горит свеча...
1. Оставляете комментарий 2. Я Вам называю цвет 3. Вы пишете четыре ассоциации с этим ЦВЕТОМ, а именно: a) Связанную с детством b) Связанную с чувствами c) Связанную с природой d) Связанную с чем/кем угодно по желанию 4. Выкладываете свои ассоциации в дневник вместе с этой инструкцией
От Qween Olwen мне достался изумрудный.
читать дальше1) А. Волков "Волшебник изумрудного города". Я в детстве очень любила эту книжку. Она у меня одна была из всей этой серии. Особенно мне нравилась карта Волшебной страны, которая была нарисована на форзацах. Я на дорожке, выложенной из желтого кирпича, нарисовала точки-следы, которые обозначали путь Элли и ее друзей. Я читала и перечитывала эту книжку бесконечное количество раз. Потом, повзрослев, купила остальные книги А. Волкова, прочитала и американский вариант, но "Волшебник..." так и остался самым любимым.
2) Ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый, Ни наглой белизной сверкающий алмаз Не подошли бы так к лучистости суровой Холодных ваших глаз, Как этот тонко ограненный, Хранящий тайну темных руд, Ничьим огнем не опаленный, В ничто на свете не влюбленный Темно-зеленый изумруд…
(На всякий случай предупреждаю - не мое. )
3)Лето. Деревня. Лет 10 назад. Я и моя маленькая тогда еще племянница гуляем по деревенским окрестностям. Без устали. Устает ребенок по закону подлости как раз на самой дальней от дома точке нашего маршрута. Жарко. Тащить ее домой на руках мне совсем не светит. И я начинаю рассказывать ей сказку: "Помнишь, как Элли шла по дороге из желтого кирпича со своими друзьями? Ей надо было дойти до изумрудного города и найти там волшебника Гудвина. Вот так и мы с тобой идем вместе с собачкой. А вдруг на пути появяться саблезубые тигры?! Или людоед?!" Прикидываем вместе, где бы они могли спрятаться, чтобы потом выскочить неожиданно. Вспоминаем другие эпизоды из книжки. Напеваем вдвоем: "Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной". Так и дошли до дома.
У меня нет знакомых в средствах массовой информации, а также среди бизнесменов и власть имущих. У меня нет денег, потому что ту сумму денег, которая у меня есть, вышеперечисленные лица вряд ли сочли бы деньгами. Я ничего не могу сделать? Ну да, наверно. «Так что же?»
Если бы я была автором этого бессмертного произведения, то посвятила бы этот эпизод… Увы и ах! Не имея возможности посвящать, набираю текст классика в надежде, что мысль материальна и мои скромные желания дойдут до адресата. В связи с недавними событиями в «Росгосцирке» Мстиславу Михайловичу Запашному мои скромные пожелания:
читать дальше- Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера.
Швейцар у дверей, выкатив глаза и даже подпрыгивая от удивления, глядел на черную доску, стараясь понять такое чудо: почему это завизжал внезапно список жильцов.
А Маргарита в это время уже поднималась стремительно вверх по лестнице, повторяя в каком-то упоении:
Вот налево – 82, направо – 83, еще выше, налево – 84. Здесь. Вот и карточка – «О. Латунский».
Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно охладила каменная площадка. Маргарита позвонила, раз, другой. Но никто не открывал. Маргарита стала посильнее жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры № 84 в восьмом этаже за то, что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное заседание назначили как раз на этот вечер. Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу!
Никто не открывал.
Тогда во весь мах Маргарита понеслась вниз, отсчитывая этажи, долетела донизу, вырвалась на улицу и, глядя вверх, отсчитала и проверила этажи снаружи, соображая, какие именно окна квартиры Латунского. Несомненно, что это были пять темных окон на углу здания, в восьмом этаже. Уверившись в этом, Маргарита поднялась в воздухе и через несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в которой серебрилась только узенькая дорожка от луны. По ней пробежала Маргарита, нашарила выключатель. Через минуту вся квартира была освещена. Щетка стояла в углу. Удостоверившись, что дома никого нету, Маргарита открыла дверь на лестницу и проверила, тут ли карточка.
Карточка была на месте, Маргарита попала туда куда нужно было.
Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза. Совершенно неизвестно, какою темной и гнусной уголовщиной ознаменовался бы этот вечер, - по возвращении из кухни Маргариты в руках у нее оказался тяжелый молоток.
Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее тряслись от нетерпения. Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши в нем проваливались, костяные накладки летели во все стороны. Инструмент гудел, выл, хрипел, звенел. Со звуком револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека. Тяжело дыша, Маргарита рвала и мяла молотком струны. Наконец, уставши, отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы отдышаться.
В ванной страшно гудела вода и в кухне также. «Кажется, уже полилось на пол», - подумала Маргарита и добавила вслух:
- Однако рассиживаться нечего.
Из кухни в коридор уже бежал поток. Шлепая босыми ногами в воде, Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне.
Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но при этом ей все время казалось, что результаты получаются какие-то мизерные.
Поэтому она стала делать что попало. Она била вазоны с фикусами в той комнате, где был рояль. Не докончив этого, возвращалась в спальню и кухонным ножом резала простыни, била застекленные фотографии.
Усталости она не чувствовала, и только пот тек по ней ручьями.
В это время в квартире № 82, под квартирой Латунского, домработница драматурга Кванта пила чай в кухне, недоумевая по поводу того, что сверху доносится какой-то грохот, беготня и звон. Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах у нее меняет свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый. Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нем взбухли капли. Минуты две сидела домработница, дивясь такому явлению, пока, наконец, из потолка не пошел настоящий дождь и не застучал по полу. Тут она вскочила, подставила под струи таз, что нисколько не помогло, так как дождь расширялся и стал заливать и газовую плиту, и стол с посудой. Тогда, вскрикнув, домработница Кванта выбежала из квартиры на лестницу, и тотчас же в квартире Латунского начались звонки.
- Ну, зазвонили, пора собираться, - сказала Маргарита. Она села на щетку, прислушиваясь к тому, как женский голос кричит в скважину двери:
- Откройте, откройте! Дуся, открой! У вас, что ль, вода течет? Нас залило.
Маргарита поднялась на метр вверх и ударила по люстре. Две лампочки разорвало, и во все стороны полетели подвески. Крики в скважине прекратились, на лестнице послышался топот. Маргарита выплыла в окно, оказалась снаружи окна, размахнулась несильно и молотком ударила в стекло. Оно всхлипнуло, и по облицованной мрамором стене каскадом побежали вниз осколки. Маргарита поехала к следующему окну. Далеко внизу забегали люди по тротуару, из двух стоявших у подъезда машин одна загудела и отъехала. Покончив с окнами Латунского, Маргарита поплыла к соседней квартире.
Итак, отчитываюсь о прочтении второй книги о Гарри Поттере. Что меня радует? Оказывается, я свихнулась не только на цирке, но и на Интернете тоже. Может, это и плохо – разностороннее сумашествие, но мне нравится больше, чем одностороннее. К чему я это? К тому, что, читая Гарри Поттера, я упорно натыкаюсь на аналогии с Интернетом. Про зеркало Еиналеж я уже писала. А во второй книге я нашла рассказ о дайриках. Ну да, дневник Тома Реддла. Дневник, который тебя выслушивает, отвечает, проявляет сочувствие, советует. Я читала про бедную маленькую Джинни, и мне становилось жутко. Потому что правда. Потому что ждешь сочувствия и веришь почти незнакомым людям. Доверяешь тому, кого никогда не видел. А история про то, как Том начал вынуждать Джинни совершать те действия, которые были нужны ему… «Если уж я решил, Гарри, то непременно очарую того, кто мне нужен». А это уже вроде и не о дневниках. Бр-р-р! Жуть какая! И слова Мистера Уизли: «Мало ли кто или что может прикинуться добрым и понимающим! Как можно идти на поводу у того, кого совсем не знаешь!» Бр-р-р! С другой стороны Гарри Поттер у него на поводу не пошел и во всем разобрался. Интересно, какие аналогии я найду в третьей книге?
Он был старше ее. Она была хороша, В ее маленьком теле гостила душа, Они ходили вдвоем, они не ссорились по мелочам. И все вокруг говорили: чем не муж и жена? И лишь одна ерунда его сводила с ума - Он любил ее, она любила летать по ночам.
Он страдал, если за окном темно, Он не спал, на ночь запирал окно, Он рыдал, пил на кухне горький чай В час, когда она летала по ночам. А потом, поутру, она клялась, Что вчера это был последний раз, Он прощал, но ночью за окном темно, И она улетала все равно.
А он дарил ей розы, покупал ей духи, Посвящал ей песни, читал ей стихи, Он хватался за нитку, как последний дурак. Он боялся, что когда-нибудь под полной луной, Она забудет дорогу домой, И однажды ночью вышло именно так.
Он страдал, если за окном темно, Он не спал, на ночь запирал окно, Он рыдал, пил на кухне горький чай В час, когда она летала по ночам. А потом, поутру она клялась, Что вчера это был последний раз, Он прощал, но ночью за окном темно, И она улетала все равно.
И три дня, и три ночи он не спал и не ел, Он сидел у окна и на небо глядел, Он твердил ее имя, выходил встречать на карниз. А когда покатилась на убыль луна, Он шагнул из окна, как шагала она, Он взлетел, как взлетала она, но не вверх, а вниз.
Он страдал, если за окном темно, Он не спал, на ночь запирал окно, Он рыдал, пил на кухне горький чай В час, когда она летала по ночам. А потом, поутру она клялась, Что вчера это был последний раз, Он прощал, но ночью за окном темно, И она улетала все равно.
Сам виноват, и слезы лью, и охаю, Попал в чужую колею глубокую. Я цели намечал свои на выбор сам, А вот теперь из колеи не выбраться.
Крутые, скользкие края имеет эта колея. Я кляну проложивших её, скоро лопнет терпенье моё, И склоняю, как школьник плохой: Колею, колее, с колеёй.
Но почему неймётся мне? Нахальный я. Условья, в общем, в колее нормальные, Никто не стукнет, не притрёт - не жалуйся, Желаешь двигаться вперёд - пожалуйста.
Отказа нет в еде-питье в уютной этой колее, И я живо себя убедил: не один я в неё угодил. Так держать - колесо в колесе, И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой: "А ну, пусти!", И начал спорить с колеёй по глупости. Он в споре сжёг запас до дна тепла души, И полетели клапана и вкладыши.
Но покарёжил он края, и стала шире колея. Вдруг его обрывается след. Чудака оттащили в кювет, Чтоб не мог он нам, задним, мешать По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда: стартёр заел, Теперь уж это не езда, а ёрзанье. И надо б выйти, подтолкнуть, но прыти нет, Авось подъедет кто-нибудь и вытянет.
Напрасно жду подмоги я. Чужая это колея. Расплеваться бы глиной и ржой С колеёй этой самой чужой. И тем, что я её сам углубил, Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот до косточки, И я прошёлся чуть вперед по досточке. Гляжу - размыли край ручьи весенние, Там выезд есть из колеи - спасение.
Я грязью из-под шин плюю В чужую эту колею. Эй вы, задние, делай как я, Это значит: не надо за мной, Колея эта только моя, Выбирайтесь своей колеёй, Выбирайтесь своей колеёй.